Конкурс Чайковского
Прошло уже более месяца с того момента, как завершился XVI Международный конкурс имени П. И. Чайковского. Но ощущение праздника не пропадает. В любой момент можно нажать кнопку компьютера, войти в Интернет (трансляция Medici.tv) и послушать полюбившегося вам исполнителя или какие-либо произведения. И это возможно было не только нам, москвичам, жителям России, а любителям музыки многих стран.
Пианистам, как всегда, предоставили лучшую концертную площадку столицы – Большой зал консерватории. Так было на первом конкурсе 61 год назад. И хорошо, что эта традиция сохраняется столько лет.
Интерес к конкурсу очень велик. На него съезжаются не только со всех концов России, но и из-за рубежа. В зале можно было услышать речь на разных языках. При том, что была возможность слушать все выступления в прямом эфире, зал всегда был, на всех трех турах, заполнен до отказа. Такое редко бывало. Сколько же у нас настоящих поклонников классической фортепианной музыки!
Приятно отметить, что наша публика – очень чуткая, отзывчивая, она живо реагировала на исполнение: интенсивность аплодисментов и криков «браво», как правило, были в прямой зависимости от того, как играл пианист. Так японец Мао Фудзита (II премия) уже Сонатой до мажор Моцарта на первом туре вызвал настоящий взрыв эмоций. И это действительно был исполнительский шедевр. Бурные аплодисменты сопровождали все его выступления на трех турах.
Что же прежде всего поразило на конкурсе в этот раз?
Очень высокий уровень исполнителей. Все, все – большие виртуозы, настоящие мастера своего дела, пианисты высокого класса. Среди них слабых не было. Такого ровного по силам участников Конкурса Чайковского я не помню. Другое дело, что от вкусов зависело, кто нравился больше, кто меньше. Тем не менее даже некоторые из тех, кто не прошел на второй тур, вполне могли бы стать обладателями премии (например, Ян И Ке из Канады, Артем Ясинский с Украины, Алим Бейсембаев из Казахстана). Из тех, кто прошел на второй тур, но не прошел на третий, лауреатами могли бы стать и Андрей Гугнин, и Арсений Тарасевич-Николаев, Ким До Хён (Корея). Хорошо, что Андрею Гугнину присудили специальный приз за артистизм, яркую индивидуальность, глубину интерпретации. Действительно, все это можно отнести к его исполнению программы на первом туре и на втором. Особенно хороши были две сонаты – Седьмая Прокофьева и Третья Шопена. От такого великолепия подчас даже ощущалось некоторое «пресыщение роскошью», не хватало кого-нибудь, кто бы ее оттенил, как это бывало всегда раньше: чтобы зал вздрогнул, охнул в унисон при какой-нибудь ошибке или явной неудаче пианиста… Но ничего подобного не произошло.
Таков был отбор жюри, которое возглавил Денис Мацуев. Отбор очень строгий и только по видеозаписям. (Хорошо, что отказались от дополнительного «живого» прослушивания в Москве, как это было в 2015 году.) Кстати, о жюри – очень авторитетное и не совсем обычное: в него вошли только трое россиян (Денис Мацуев, Владимир Овчинников и Борис Петрушанский). Приглашены были известные пианисты: из Бразилии, Германии, Ирландии, Китая, Польши, США и Франции. Почти половина членов жюри в прошлом – лауреаты Конкурса Чайковского. Я думаю, что всех их сближала любовь к нашему конкурсу, понимание его особенностей, его сложностей. Каждый из них, наверное, мог представить себя на месте выступающего на сцене. Словом, доброжелательное, сочувствующее жюри. Это было важно для общей атмосферы конкурса.
Число участников (в сравнении с прошлыми годами) очень сократилось – всего 25. Прекрасно! Еще было бы лучше – 24 (по восемь пианистов в день на первом туре). А так – второй день прослушивания оказался перенасыщен: девять участников, девять часов музыки! Многовато! Не все, даже стойкие слушатели могли это выдержать. Понравилось также то, что прослушивания начинались днем, а не в 10 часов утра. Это гораздо комфортнее и для исполнителей, и для публики.
В соревновании участвовали представители разных стран и континентов: десять россиян, большинство из них воспитанники Московской консерватории (ученики профессоров Э. Вирсаладзе В. Горностаевой, С. Доренского, Е. Кузнецовой, Н. Трулль). Остальные – представители Великобритании, Италии, Испании, Казахстана, Канады, Китая, Кореи, США, Украины, Франции, Японии…
Отмечу еще то, что меня приятно удивило: представители стран азиатского региона (Китая, Кореи, Японии) прекрасно играли Чайковского. На предшествующих конкурсах – слушаешь первый тур: этюды – хорошо играют, Моцарта, Бетховена – тоже неплохо, доходит дело до простой пьесы Чайковского, сразу чувствуешь – не то, не те интонации, не тот ритм, не та агогика… Я не берусь судить о том, когда произошла эта перемена, наверное, раньше. Но отчетливо заметила это сейчас, на данном конкурсе. Меня просто очаровало исполнение, например, Ким До Хёном (Корея) пьесы «Немного Шопена» и трех пьес сюиты из «Щелкунчика» П. И. Чайковского–М. Плетнёва. Элегантно, изящно, колоритно. А «Думка» (на первом туре) и Первый концерт П. И. Чайковского (на третьем) у Мао Фудзиты – выше всяких похвал. Свободно, непринужденно, естественно лилась русская музыка под пальцами двадцатилетнего музыканта из Японии.
Попутно отмечу отличное исполнение на этом конкурсе всеми участниками финала концертов Чайковского (впрочем, как и других концертов). Это большая редкость, а, может быть, и исключительный случай.
Чем объяснить подобную эволюцию в понимании Чайковского? Я думаю, имеет значение то, что профессора Московской консерватории дают мастер-классы по всей Европе, Америке, Азии, постоянно работают в музыкальных вузах разных стран, в том числе Китая, Кореи, Японии. Российская фортепианная школа таким образом проникает повсюду. В общем, в музыкальном мире – «там русский дух… там Русью пахнет!»… Не надо далеко ходить: I премию и Гран-при получил француз Александр Канторов. А учился он у россиянки Рены Шерешевской – выпускницы Московской консерватории.
Но есть еще одна и, наверное, самая важная причина такой эволюции в понимании Чайковского: огромное влияние Михаила Плетнёва. После победы на VI конкурсе Чайковского он сразу начал свою беспримерную пропаганду всего творчества композитора и делает это до сих пор уже более сорока лет. Он открыл, что есть мир, я бы сказала даже, вселенная музыки Чайковского. Концерты Плетнёва, его CD – это и есть высочайший мастер-класс для всех пианистов, в первую очередь для пианистов Японии, Китая, Кореи, которым особенно трудно давалась интерпретация музыки Чайковского.
На этом конкурсе я еще обратила внимание на то, что в игре представителей далекого Востока – Яна И Ке, Ким До Хёна, Мао Фудзиты, Ань Тяньсю – на редкость богатая звуковая палитра, богатство разных тембров в пассажах, в аккордах, в октавах, в трелях и тремоло. Экзотические тембры подчас напоминали различные восточные ударные инструменты, иногда это была волшебная колокольчиковая россыпь звуков.
Наши российские участники (десять человек) – все, несомненно, талантливы. В финал прошли трое: Дмитрий Шишкин (II премия), Константин Емельянов и Алексей Мельников (III премия) – выпускники Московской консерватории. Все трое выступили достойно и очень ровно. На этом же высоком уровне играли, как уже отмечалось, и другие россияне, не прошедшие в финал. Разумеется, жюри было поставлено в очень сложные условия необходимостью пропустить в финал только шесть участников. Пропустили даже семь. Если бы можно было сложить все премии, включая и Гран-при, и разделить поровну между всеми финалистами – А. Канторовым, Мао Фудзитой, Д. Шишкиным, К. Емельяновым, А. Мельниковым, К. Бробергом и Ань Тяньсю – было бы очень хорошо. Но это шутка…
Нельзя не отметить еще один очень важный момент именно этого конкурса: Госоркестр России имени Е. Ф. Светланова под управлением Василия Петренко в большой степени обеспечил успех финальным выступлениям. Это было всегда тонкое, чуткое сопровождение, при котором рояль всегда было хорошо слышно. Дирижер заботливо следовал за всеми изменениями темпа пианистов, за их rubato. Если пианистам было очень удобно играть с таким оркестром, то и оркестру, думаю, тоже было комфортно с пианистами такого высокого уровня.
Приятно, что в программах исполнителей большое место заняла русская музыка. Самым играемым оказался Прокофьев. В финале его Третий концерт играли дважды (а заявлено было семь!). А еще четверо намеревались играть его Второй концерт. Популярны были и прокофьевские сонаты (Вторая, Шестая, Седьмая, Восьмая). Только восемь участников конкурса не предполагали играть Прокофьева. А вот Шостаковича никто не играл, и никто не собирался играть. На втором месте оказался Рахманинов. В финале из семи четверо обратились к его наследию: два раза прозвучала «Рапсодия на тему Паганини» и два раза – Третий концерт.
Своей программой очень отличился Александр Канторов: он один играл Второй концерт Чайковского и Второй Брамса. Редчайшее и очень трудное сочетание. В третьем туре французский пианист мне понравился больше всего, это было его самое лучшее выступление, глубокое, серьезное, как того требует Брамс, яркое, экспрессивное, как того требует Чайковский.
Первый тур также оставил впечатление некоторого однообразия программ. Много раз звучала «Аппассионата», «Аврора» (редко – сонаты Моцарта, Гайдна, Клементи – один раз, Шуберт – ни разу). В этюдах предпочтение отдавали «Кампанелле» Листа, первому, второму четвертому, двадцать третьему этюдам Шопена, этюдам-картинам ля минор, ре мажор Рахманинова.
Может быть, традиционная программа немного устарела? Обновить бы ее. Нельзя ли, например, ввести, как обязательное, сочинение, написанное в XXI веке? А еще хорошо было бы одно произведение, созданное специально для Конкурса Чайковского, предоставить участникам за 2–3 недели до состязания. На I конкурсе Чайковского таким произведением была, как я помню, Фуга Барбера из его Сонаты, которую сыграли на этом конкурсе дважды.
Полифонию тоже можно было бы не ограничивать Бахом, а допустить сложные современные полифонические произведения. Мы живем уже почти двадцать лет в XXI веке, пришло время что-то и поменять.
В Большом зале консерватории среди активных «болельщиков» была замечена известная пианистка, педагог Екатерина Мечетина: она много времени посвятила конкурсу, комментируя его ход в разнообразных теле- и газетных интервью, а также у себя на странице в Facebook (организация, деятельность которой запрещена в РФ). Свое мнение она высказала в радиопередаче Ольги Русановой «Музыка в событиях» на «Радио России». С ее любезного разрешения мы публикуем мнение уважаемой артистки.
Впечатление неоднозначное. С одной стороны, мне, в принципе, нравится подход Дениса Мацуева к тому, чтобы всем дать максимально высокие места. Такая практика была уже и в 2015 году, и Денис так делает и на своих юношеских конкурсах в Астане и в Москве на Grand Piano Competition. С другой стороны, то, что хорошо на юношеских конкурсах, когда мы стремимся не обидеть участников, может быть, не всегда подходит для конкурсов такого ранга. Это не столько претензия, сколько повод порассуждать. Я рада, что четвертое достойное место получил китайский участник Ань Тяньсю, который неправильно понял, в каком порядке надо играть сочинения в финале, в результате чего оркестр начал «Рапсодию на тему Паганини» Рахманинова, а не Первый концерт Чайковского… Несколько таинственная история, но конкурсант сориентировался в долю секунды и очень достойно вышел из этой ситуации. И я благодарна жюри, которое высоко оценило его усилия. Четвертая премия конкурса Чайковского – это высокое место. А вот дальше начинаются сомнения. На третьем месте выровнены три музыканта совсем разного для меня достоинства. Если мы судим по финалу, то я бы категорически не поставила на одну ступень двоих россиян и американца, потому что даже по качеству звучания в зале выступление Кеннета Броберга показалось мне тяжелым, грузным, если не сказать грубоватым. В противовес нашим двум ребятам – Константину Емельянову (который просто потряс звуковой детализацией) и Алексею Мельникову. Я, к слову, слушала всех в восьмом ряду, что в большой степени приближено к восприятию жюри, сидевшему в шестом ряду.
Маленькая ремарка: я понимаю, что большинство людей слушало конкурс в записи, и значительная часть публики сидела в амфитеатрах БЗК. По многочисленным отзывам я поняла, что ничего общего между этими впечатлениями из разных акустических точек быть не может. Так вот, если мне из восьмого ряда казалось, что игра Броберга была перегруженной, то слушатели во втором амфитеатре воспринимали ее как четкую, ясную, говорили об американце в превосходных степенях. Вторая премия устроила меня наполовину: японский участник Мао Фудзита – замечательный талант, и он один из немногих иностранцев, который по-настоящему здорово сыграл Чайковского и даже в чем-то опередил некоторых россиян. У него чудесно звучит рояль, светлая энергетика, и я вижу в нем огромную перспективу. Его вторая премия – идеальное решение, потому что для меня явного лидера в этот раз не нашлось. Нельзя сказать, что какой-то один участник на протяжении всех трех туров был на десять голов выше.
Вообще, конкурс выявил несколько типов пианистов, которые можно поделить на две большие группы. Это традиционный пианизм, опирающийся на хорошо известные образцы, а другой – открытый в будущее, открывающий слушателям, не обладающим способностью провидцев, пути, по которым пойдет развитие. Мне показалось, что Дмитрий Шишкин принадлежит к первому типу, и в его игре в третьем туре я особенных открытий не услышала. Все было здорово, профессионально сделано, но по известным лекалам.
Ровно с той же программой Константин Емельянов пошел по противоположному пути, пытаясь в известной музыке найти абсолютно новые краски, интонации. И ему это удалось, он вышел победителем, продемонстрировав ту самую виртуозность, которая выше виртуозности. Другое дело, что акустический фактор оказался не в его пользу. Мне говорили, что в верхних рядах амфитеатра его «не хватало».
Что касается Гран-при конкурса и победителя фортепианной номинации Александра Канторова, то в моих заметках после первого тура он не проходил во второй тур. Если бы я сидела в жюри, то поставила бы оценку «нет». Объясню и аргументирую свою позицию: раз в программе значатся этюды – значит, это тоже фактор оценивания, и их надо играть хорошо. К тому же этюды Шопена, Листа, Рахманинова – это не технические упражнения, но художественные пьесы высокой виртуозности, то есть перед конкурсантом выдвигается двойная задача. У нас по традиции все победители славились блестящим исполнением этой части программы – можно послушать записи предыдущих конкурсов и еще раз порадоваться тому, как мастерски справлялись с этюдами те, кто впоследствии завоевывали первое место. Технологическая сторона нашего искусства важна, ее не надо игнорировать, потому что надо сначала решить, что ты хочешь выразить, но потом – чем-то воплотить. И если воплотить нечем, то возникает большое количество проблем. Это первая претензия. Второй аспект – некачественное взятие и снятие педали. Это свидетельствует о тонкости слуха, и вот здесь меня постигло разочарование: мне крайне тяжело слушать игру на грязной педали, почти физически невыносимо. И первая половина Концерта Чайковского у Канторова для меня оказалась мучительной. Стало ли решение жюри для меня сюрпризом? Скорее нет, так как я немножко наблюдала за их реакцией во время выступления конкурсантов и предполагала, что дело обернется именно так. Но сама бы я так не голосовала. Хотя в целом финал Александра Канторова показался гораздо более убедительным, чем предыдущие туры.
