Контркультура
«Богемская рапсодия», сочиненная Фредди Меркьюри в 1975 году, давно стала частичкой культурного кода современного мира, одним из ключевых художественных достижений популярной музыки XX века. Несмотря на то, что в этом году исполнилось пятьдесят лет с момента ее релиза, композиция не устарела: она любима миллионами людей вне зависимости от их расы, уровня образования и благосостояния, политических убеждений и религиозных взглядов. Ее партии досконально разобраны – любой желающий может научиться играть их по многочисленным руководствам на YouTube (дело остается лишь за личным упорством и мастерством). Для «Богемской рапсодии» не требуется особым образом подготовленного пространства – она уместна и в академических концертных залах, и на стадионах, и даже в торговых центрах. Она стирает границы между высоким и бытовым, мгновенно привлекая внимание аудитории своим уникальным драматизмом. «Богемской рапсодии» посвящают грандиозные флешмобы, ее в унисон исполняют собравшиеся вместе тысячи музыкантов, а кавер-версии исследуют ее с разных сторон – то подчеркивая оперное влияние, то выявляя ироничную составляющую.
Ценители творчества Queen знают о песне все, включая ее первоначальные, отвергнутые впоследствии названия (The Cowboy Song, Mongolian Rhapsody). Гитарист Брайан Мэй и барабанщик Роджер Тейлор на протяжении десятилетий пересказывали историю создания этого magnum opus Фредди, и их воспоминания легли в основу сценария оскароносного байопика о группе «Богемская рапсодия» (2018), где главную роль блестяще исполнил Рами Малек. Но есть все же в этой теме некоторые аспекты, о которых хочется поразмышлять.
Были ли у «Богемской рапсодии» предшественницы? Безусловно. Такой сложно скроенный музыкальный коллаж не мог появиться из ниоткуда, как чертик из табакерки, и если искать его идейные истоки, то следует обратиться к дебютному альбому Queen 1973 года, а именно к песне Liar, также авторства Фредди. Центральная для «Богемской рапсодии» тема исповеди и покаяния присутствует и в Liar: лирический герой взывает к святому отцу («Father, I have sinned…» – «Отче, я согрешил…») и, что особо важно, к матери, умоляя ее о прощении и обещая исправиться («Mama, I’m gonna be your slave… I’m gonna try to behave…» – «Мама, я стану твоим рабом, я постараюсь вести себя подобающе»). Однако если в ранней работе эта задумка была воплощена довольно прямолинейно, то в «Богемской рапсодии» она эволюционирует в грандиозную психологическую драму. Непосредственный диалог сменяется метафорическим и куда более острым монологом, обращенным к матери (ее голос в песне отсутствует): «Mama, just killed a man / Put a gun against his head / Pulled my trigger, now he’s dead / Mama, life had just begun…» Меркьюри еще на заре карьеры начал исследовать сложные моральные дилеммы. Таким образом, Liar можно считать одним из набросков той экзистенциальной тревоги и комплекса вины, которые позднее будут раскрыты в тексте «Богемской рапсодии».
Еще один идейный прототип – образец мистического прог-рока, эпичная, эсхатологическая The Prophet’s Song авторства Брайана Мэя, с того же альбома, что и «Рапсодия», – A Night at the Opera. Это буквальный рассказ о Всемирном потопе – библейский апокалипсис в чистом виде. В грандиозной структуре песни, построенной на смене контрастных частей, выделяется центральная трехминутная секция a cappella со сложным многоголосным каноном (вокал Меркьюри был многократно наложен сам на себя для создания эффекта хорового пения). Похожий прием использован и в «Богемской рапсодии», но в этот раз «оперный» фрагмент насыщен разными тембрами (к записи подключились Мэй с Тейлором). Почему же в таком случае The Prophet’s Song при всей новизне замысла осталась неизвестным шедевром в наследии Queen? Причины и в тематике песни, ориентированной на более узкий, даже нишевый сегмент аудитории, и в выборе мрачной звуковой палитры (Мэй даже понизил строй самой низкой гитарной струны ми до ноты ре), и в продолжительности, отсутствии ориентира на стандарты радиоформата. «Богемская рапсодия» с ее шестиминутной длительностью тоже могла бы остаться за пределами эфира, как на том настаивали менеджеры звукозаписывающей компании EMI, если бы не удачное, если не сказать судьбоносное, стечение обстоятельств.
Когда прославленный «рокетмэн» впервые услышал «Богемскую рапсодию», он ничего не понял и решительно заявил менеджеру Queen Джону Риду, что эта «нелепая, старомодная вещь никогда не станет хитом». Скепсис Элтона Джона вытекал из целого ряда профессиональных, эстетических установок и нерушимых законов индустрии. К середине 1970‑х в ней сложился негласный, но жесткий золотой стандарт успешного сингла: его продолжительность должна была составлять 3–4 минуты, структура – отвечать стандарту «куплет–припев–куплет–припев–соло–припев», а часть композиции – запоминаться и легко воспроизводиться голосом безо всякого аккомпанемента (так называемый музыкальный хук). «Богемская рапсодия» бросала вызов сразу всем этим канонам.
Элтон Джон, при всей театральности своих сценических появлений, все же завоевал репутацию искусного мелодиста. Творение Queen он счел эклектичным и безвкусным, а неотступное намерение группы продвигать именно эту композицию – и вовсе безрассудным. Это похоже на то, как если бы архитектор-классицист, глядя на деконструктивистское здание, отметил не смелость, а вопиющее нарушение фундаментальных принципов. Позже в одном из более поздних интервью уже заматеревший Элтон Джон признавался, что «Богемская рапсодия» показалась ему «чудовищной записью» («a monstrous record»), но со временем он признал свою ошибку, осознав культурное воздействие песни и, главное, увидев ее глубокую связь с аудиторией.
Отказ от канонизации «Богемской рапсодии» в качестве стилеобразующей модели отвечал философии Queen, в основе которой лежал осознанный художественный плюрализм и свобода от жанровых ограничений. Группа принципиально избегала унифицированного звучания, рассматривая каждый новый альбом как возможность для эксперимента. Именно по этой причине «Богемская рапсодия» не стала определяющим эпизодом в истории квартета.
Кредо Queen можно выразить цитатой русского писателя и поэта Алексея Толстого: «Единственная обязанность художника – быть верным самому себе». Фредди и его коллеги понимали, что истинное новаторство заключается в том, чтобы иметь смелость и талант создавать что‑то оригинальное. Каждый участник Queen был не просто виртуозным музыкантом, но и композитором с уникальным вкусом. Меркьюри обожал оперу, глэм-рок, но помимо этого питал слабость к диско и фанку. Мэй тяготел к драйвовому, эпическому хард-року и виртуозным гитарным партиям, но также писал проникновенные, почти фолковые вещи. Дикон относился к мастерам фанковых, танцевальных грувов – ему принадлежат такие мегахиты, как Another One Bites the Dust и I Want to Break Free. Тейлор добавлял в звучание группы raw-энергию протопанка и рок-н-ролла. Запереть их четверых в единую стилевую нишу равноценно творческому самоубийству. Гениальная стратегия Queen заключалась в следующем: вместо того, чтобы угождать одной и той же аудитории, группа занималась ее расширением.
Расчетливой коммерческой формулой не была и «Богемская рапсодия». Кстати, незадолго до трагических событий 1991 года Queen выпустили продолживший ее традицию гимн – Innuendo, композицию, ставшую одной из вершин позднего творчества британских музыкантов. Здесь все те же узнаваемые очертания: масштабная, многочастная композиция, мистическое интро, переход от мощного прог-рокового рифа к средней части – теперь это уже не псевдооперный хоровой эпизод, а огненное испанское фламенко в исполнении гитариста Стива Хоу из Yes, – и монументальный, почти вагнеровский финал. Способность участников Queen создавать грандиозные музыкальные полотна обрела новую, экзистенциальную глубину.
Ответ лежит на поверхности: большинство исполнителей пытаются спеть ее «в лоб», соревнуясь с призраком Меркьюри – копируя оригинальные интонации, артистический пафос, но не обладая достаточной харизмой и уникальным тембром голоса. Каверы становятся успешными лишь тогда, когда артист либо подбирает собственный ключ к музыкальному первоисточнику, либо подчеркивает одну из его сторон своим виртуозным исполнением.
Потому что хоровой раздел песни – звуковая инсталляция, симуляция оперы, сделанная рок-музыкантом с любовью, иронией и невероятным хулиганством. Этот фрагмент так крепко укоренился в массовой культуре благодаря пародийной интерпретации высокого жанра, выбранного для выражения сугубо рок-н-ролльной страсти. Несмотря на то, что симфонические версии проигрывают оригиналу, их продолжают создавать – и они пользуются популярностью. Для части аудитории аранжировки, представленные симфоническим оркестром, связаны со статусом, принадлежностью рок-хита к высокому искусству. Академическая среда таким образом признает творческие заслуги Queen. Важны также узнавание и сопричастность: публика ожидает не эстетическое откровение, а ощущение позитивной ностальгии. Симфонический оркестр, исполняющий кавер на «Богемскую рапсодию», изначально ставит себя вне конкуренции с рок-командами, так как предлагает совсем другую эстетику, подчас, правда, забывая о том, что такие качества, как ирония, самоирония, были для Queen не менее существенны, чем оммажи академическим искусствам (стоит упомянуть совместный диск Фредди Меркьюри и Монтсеррат Кабалье Bаrcelona). Обработанная для оркестра композиция Меркьюри – эхо великого оригинала, торжественная, помпезная репродукция, предназначенная для большого парадного зала.
«Богемская рапсодия» теперь входит в категорию культурного достояния XX века, своего рода «современной классики». Queen удалось доказать, что массовый слушатель может принять и полюбить сложное, многослойное произведение, если в него вложена подлинная страсть, талант и безграничная фантазия.
