Листки из семейного альбома

В воспоминаниях о Сергее Васильевиче Рахманинове раз за разом описывается скрытность композитора как одна из главных черт его характера. Елена Юльевна Крейцер (в замужестве Жуковская) — пианистка, вокалистка и педагог — писала, что «по-настоящему его знали только очень близкие люди». Ей было восемнадцать лет, когда она, почувствовав тягу к музыке, стала брать уроки игры на фортепиано у молодого музыканта. Их занятия продолжались с 1893 по 1901 год. Общение переросло в крепкую сердечную дружбу, пронесенную обоими через всю жизнь.

Рахманинов восхищался силой воли Крейцер, упорядоченностью ее мысли, ее способностью выдерживать намеченный план занятий. Эти качества он стремился развивать и в себе. В мемуарах Крейцер посчитала своим долгом описать личность не столько музыканта, сколько удивительно тонкого человека, не всем раскрывавшего свои мысли и внутренние переживания. Она собственноручно переписала письма Рахманинова, хранившиеся в ее семье, снабдив их комментариями-пояснениями, какие могла дать только она как участник и очевидец событий.

На протяжении трех летних сезонов 1899–1901 годов Рахманинов подолгу жил и работал в Красненьком — в усадебном доме семьи Крейцеров в селе Красное Тамбовской губернии. Там ему была обеспечена возможность творить без докучливых расспросов о работе. Упорядоченность дачной жизни и вместе с тем полная свобода действий благотворно сказывались на самочувствии композитора. Сохранились фотографии, на которых запечатлены любимые летние занятия Рахманинова в кругу самых близких друзей — прогулки, охота, рыбалка, игры и веселое времяпрепровождение.

Но даже близкие друзья, к которым Крейцер причисляла и себя, часто не догадывались о том, что переживает Рахманинов. Например, она признавалась, что для нее, всех знакомых и даже близких родных брак Рахманинова и ее подруги Натальи Александровны Сатиной стал «большой неожиданностью». Другим доказательством скрытности композитора может служить история его занятий немецким языком с Крейцер. В Музее музыки хранится адресованное ей письмо Рахманинова на немецком языке, написанное 4 апреля (по новому стилю) 1907 года в Дрездене. Напомним, что в этом городе семья Рахманиновых провела три зимы — с осени 1906 до весны 1909 года — там музыкант искал покоя вдали от бурлящей послереволюционной Москвы.

Судя по всему, Крейцер написала Рахманинову по-немецки в Дрезден весной 1907 года, и он ответил ей в полушутливой манере на том же языке. Лютеранка Крейцер владела немецким языком, по ее словам, «совершенно свободно». Приводим часть ее перевода письма Рахманинова: «Ваше любезное письмо я получил сегодня и спешу Вам на него ответить. Как хорошо, что Вы мне написали по-немецки. Я раньше не подозревал, что Вы знаете этот великолепный язык. Что касается меня, то я очень удивлен, когда слышу русскую речь. Мне совершенно непонятно, как люди выговаривают этот варварский, азиатский язык…»

Со свойственным ей перфекционизмом Крейцер комментирует: «В прилагаемом шутливом письме из Дрездена, написанном на немецком языке, он делает несколько ошибок и употребляет неправильные обороты речи, но по тону письма видно, что он им доволен и думает, что совсем меня поразил своими успехами».

Спустя почти полвека Крейцер воспоминает предысторию немецкоязычной переписки — об уроках немецкого, которые она давала Рахманинову по его просьбе летом 1899 года, во время первого приезда музыканта в Красненькое. Невольно оценивая уровень композитора в этих занятиях, Крейцер пишет: «…Сергей Васильевич выразил желание заняться со мной практикой немецкого языка, который раньше знал, но основательно позабыл. Может быть, желание это возникло в связи с заграничной поездкой».

Речь идет о лондонских гастролях Рахманинова в апреле 1899 года. В Британской библиотеке хранятся письма, написанные Рахманиновым с апреля 1898 по март 1899 года на немецком языке и касающиеся условий подготовки его выступления. В одном из писем к композитору и пианисту Франческо Бергеру, занимавшему пост почетного секретаря Лондонского Королевского филармонического общества, имеется присланное для помещения в программку концерта стихотворение Михаила Лермонтова «Утес», немецкий перевод которого, возможно, также принадлежит самому Рахманинову.

Несмотря на некоторые шероховатости, уровень владения Рахманиновым немецким языком был достаточным для ведения дел. При этом именно по-немецки композитор наиболее открыто и определенно пишет о создании Второго фортепианного концерта, первые предчувствия которого, по-видимому, появились у него в 1898 году. Осенью 1899 года переписка на немецком языке продолжалась — обсуждалось предложение Лондонского Королевского филармонического общества о продолжении выступлений в 1900 году. Впрочем, это приглашение тогда было отклонено композитором, так как Второй концерт еще не был окончен.

Поэтому бесхитростная констатация Крейцер, что он «основательно позабыл» немецкий язык, наверняка уязвляла Рахманинова, но вида он не подавал и только подтрунивал над самой Крейцер. Она вспоминает: «Занятия наши сводились к чтению и разговору и носили не очень серьезный характер, но с тех пор Сергей Васильевич, при всяком удобном случае, старался поразить меня и блеснуть своими знаниями». В январе 1900 года Рахманинов подарил Крейцер свой фотопортрет, снятый в Лондоне, с каллиграфической дарственной надписью на немецком.

Становится понятным, насколько тщательно Рахманинов оберегал свою музу от внимания даже самых близких друзей. Крейцер вспоминала: «Сергей Васильевич говорил, что сочиняемая им музыка только тогда перестает звучать у него в голове, когда она запечатлена на нотной бумаге», а от его игры у нее «буквально дух захватывало». Эпохальный Второй концерт был полностью завершен в апреле 1901 года, а уже в начале мая Рахманинов приехал в Красненькое и проигрывал свое новое сочинение для обитателей усадьбы.